Философия искусства

№42, 22.10.2008-29.10.2008 Несомненно, все слышали о фонде «Дзецям Чарнобыля» и о том, что Геннадий Грушевой практически 20 лет занимается благотворительностью. Многие в курсе, что по профессии он философ. Но почти никто не знает об увлечении тем, что официально называется изобразительным искусством. Нет, он не художник. Грушевой тот, кто в этом неплохо разбирается.

И как философ стал почти искусствоведом?

Насчет искусствоведа сказано слишком громко. Будучи аспирантом-философом, я совершенно случайно познакомился с группой художников и, наверное, заинтересовал их тем, что был достаточно информированным в разных областях истории философии и культуры, особенно современной. Это была моя, можно так сказать, специализация.

Совершенно неожиданно получил приглашение написать маленький буклет к юбилею художника, которого я до этого не знал, не видел его картин, не слышал имени. Словом, для меня он был полная terra incognita. Наша встреча состоялась в 1973 году. Знаете две башни напротив железнодорожного вокзала? В одной из них и была мастерская. Художники всегда стремятся творить поближе к Богу. Пока до них докарабкаешься, почувствуешь, что такое Олимп.

Я человек академического склада, ко всему привык относиться осторожно. Видимо, художник почувствовал эту закрепощенность и сказал: поговорим потом, давайте сначала поближе познакомимся. И принес откуда-то бутылку водки. До этого я пил очень мало, а водку вообще употреблял только раз-два в год. Но перед таким напором доброй энергии, некоего магнетизма устоять было невозможно. Усаживаюсь за стол. Он куда-то убежал. Вернулся протирает граненые (как положено) стаканы. Видимо, на моем лице читалась растерянность, поэтому он почти скороговоркой сказал про закуску. И принес… луковицу, яблоко. Разрезал, налил и предложил выпить за знакомство, дружбу и творчество. И это все в течение 5 7 минут. Попробуйте представить себе человека, который почти мгновенно оказывается перед подобным бушующим ураганом. Конечно, силы моего сопротивления были резко подорваны. Попытался пить понемножку, но тщетно. Более того, тотчас же была налита еще одна доза. Вот уж воистину: между первой и второй не должна пролететь пуля.

Это был первый художник, с которым я познакомился лично. Эталон. Не с точки зрения неких уникальных творческих способностей (хотя присутствовало и это), а как квинтэссенция той энергетики, которую несут в себе подлинные мастера. Для меня это было полным откровением, ибо таких людей в жизни я еще не встречал. Буквально в течение каких-то месяцев я уверовал, что художник это какой-то маг, чародей. Стало интересно не просто наблюдать картины. Соответствующих каталогов было собрано множество, но я никогда не связывал конкретную работу с конкретным человеком. Это стало прорывом сквозь слой красок к внутреннему миру мастера. Понял, что настоящие художники это люди, которые не просто с помощью кисти создают образы, а как бы воплощают их в плоть и кровь, превращают в частицы нашего мира, и он становится богаче. Это не воспроизведение изображения, как на фотографии, а наполнение всего сущего глубинным содержанием.

Кстати, одной бутылкой все не ограничилось, только яблок больше не было. Таким пьяным жена меня видела впервые, но я не хочу, чтобы образ художника ассоциировался с алкоголем. Совсем не так. Это скорее курьез, детская шалость, которая высвечивает такие высоты и глубины, что почти сразу забываешь о пустяшных забавах. И я всегда вспоминаю о своем первом «наставнике» с благодарностью и теплотой.

Благодаря моему другу, известному фотомастеру Жене Коктышу, я познакомился с целой плеядой мастеров. Это художники и старшего поколения: Щемелев, Кищенко Ващенко, Савицкий, Шарангович, Поплавский, и совсем молодые, начинающие свою головокружительную карьеру: Селещук, Савич, Исаенок, Товстик, Киреев. Стал бывать на выставках, в мастерских.

Понятно, что тогда картины и признанных мастеров, и начинающих художников в основном закупало государство. Единицы из простой публики могли позволить себе приобретать картины для себя. Цены были достаточно высокими для зарплаты обычного советского человека. Так что желание купить что-нибудь у моих новых знакомых у меня было, а вот возможности Но правильно говорят: когда очень хочется, то рано или поздно получится. Дорос и я до того момента, когда понял, что те картины, которые прочно вошли в твою жизнь, должны жить с тобой.

Сколько картин в вашей коллекции сейчас?

Совсем немного. Есть картины высотой в полтора-два метра, а есть только 15 сантиметров. Некоторые писались сразу же после войны, некоторые совсем недавно. Возможно, когда-то удастся сделать маленькую галерею.

А какая была первой?

Работа Коли Селещука, с которым я познакомился, когда он еще был на выпускном курсе театрально-художественного института. Была середина 70-х. Тогда в белорусское искусство пришла команда талантливых молодых художников. Сейчас они уже являются мэтрами, достигли пика своей популярности и известности, а тогда были только начинающими.

Можно сказать, что до перестройки и злосчастной чернобыльской катастрофы, которая увлекла целиком, я был в постоянном общении с ними. Даже после того как тесно занялся разными гуманитарными программами и ушел в это дело, как говорится, с головой, устроил несколько выставок за рубежом: в Германии, Бельгии, Австрии, Польше. Художникам в те годы жилось несладко. Тех, кто имел постоянных покупателей, можно было пересчитать по пальцам. Большинство же, после того как государство перестало закупать работы, оказалось в очень бедственном положении. Выставки за рубежом, где иностранцы охотно покупали их работы, стали для многих едва ли не спасением.

А с чернобыльской тематикой были картины?

Достаточно много. Лично у меня хранится одна из графических работ Поплавского, а таковых у него целая серия. Писали и другие художники, но Чернобыль настолько визуально сложный феномен, что изобразить его с помощью кисти очень непросто. Для человека несведущего важно все видеть своими глазами, воспринимать мир на уровне чувств. А радиация тем и специфична, что никоим образом чувственно не проявляется. А если косвенно и проявляется, то с совершенно противоположным эффектом.

Когда в первые годы ездил в чернобыльскую зону, то всегда замечал, какие там насыщенные краски. Природа становится ярче и привлекательнее. Понятно, что радиация усиливает некие вегетативные процессы и часто приводит к диковинным мутациям, но это не отталкивает, а, наоборот, привлекает. Это как известные цветы-хищники. Красота неописуемая, но стоит их коснуться какому-то насекомому или животному, как цветок мгновенно захлопывается и начинает переваривать свою жертву.

Так и с радиацией.

Есть любимая картина?

С одной работой Коли Селещука я, можно сказать, прожил всю сознательную жизнь. Она называется «Пейзаж с птичьим гнездом».

Ваше увлечение сложно назвать финансово скромным?

Теперь да, а тогда были совсем другие времена. К тому же я покупал работы прямо в мастерских. Иногда даже незаконченные. Инфляция в те годы просто зашкаливала, и до картин мало кому было дело. Кто помнит, тот поймет. Условный пример: художник сдает в галерею свою работу и оценивает ее в 200 250 долларов. Если ее не купили в течение двух месяцев, инфляция съедала половину стоимости, дальше еще больше. В итоге она продавалась за 30 40 долларов.

Именно в то время сюда начали ездить мои партнеры из-за рубежа. А как их отблагодарить? Верно, подарить картину, ибо «зубры» и «соломки» были очень банальны. И водку из них, как правило, никто не пил. Были работы, которые я покупал за 10 долларов. Сегодня это уже совсем другие цены.